Сначала было ничто, и из ничто пришло нечто. Нечто было звуком, резким и неприятным, звук длился время, потом исчез. И наступила тишина. Но тишина не была монолитна, тишина была звуком или даже тысячей звуков. Все они, близкие и далекие, накладывались друг на друга. Одни звуки были приятными, другие нет. "Нравится" и "не нравится" стало критерием, определяющим дальнейшее. И когда звуки прекращались, то те, что нравились, как бы продолжали звучать. Ожидание их возвращения стало целью жизни. Сократить число неприятных звуков и заставить звучать только приятные стало действием. Действие разбивало звуки на группы от приятных до неприятных, от звонких до глухих. Сравнение расставляло группы по своим местам. Наложение восприятия уже знакомых звуков приносило новые звуки, ранее неизвестные, а фантазия преподносила все новые комбинации.
И тогда возникло нечто, и нечто было картинкой. Картинка непрерывно изменялась, внимание принесло сопоставление звуков и изменений картинки. Понимание связало происхождение звуков от изменений картинки, или наоборот? Вопрос породил размышление. Размышление занимало все время. Обоняние только добавило неразберихи: что первично - звук, картинка или запах? Величины были равнозначны. Осязание поставило точку в размышлении. Существо ощутило себя в пространстве, одним из многих. Передвижение, воображение и восприятие свели звук, картинку, запах и осязание в абстрактную единицу, воспринимаемую всеми чувствами одновременно. Существо начало познавать мир. Познание принесло новые категории и критерии. И одним из первых стал "хочу - не хочу", разновидность "нравится - не нравится", но, в отличие от последнего, он уже подразумевал действие, а не его потенциальную возможность. Действие - "хочу" - превратилось в обязанность. Размышление принесло, что "хочу" без действия невозможно. Так возникла обида. Существу нравились желтые плоды, они росли высоко на дереве и падали вниз крайне редко. Красные валялись внизу, но на вкус были противны. Наблюдая, он разделил живое и неживое. Насекомые были живыми - плоды нет. А как-то ему посчастливилось столкнуть один из красных плодов и, падая, тот задел другой. Живое могло влиять на неживое, но и неживое тоже влияло на неживое! Существо кинуло камень и сбило желтый плод. Так родилось удовлетворение от правильно выполненной работы. Размышление принесло пищу. Существо вступало на путь разума.
Уже с появлением пятого чувства оно осознало, что вокруг встречаются ему подобные. Десятки и сотни - одни больше другие меньше. Первое страшно напугало его: шестиногое с четырьмя ручонками, покрытое густой бурой шерстью, но самое страшное - конечно, глаза, огромные, желтые, с узким стрелочным зрачком. И он, и тот, другой, страшно испугались, но потом вид своих сородичей стал привычным и неизменным атрибутом картинки. Заметив его изобретение, все тоже стали швырять камни, и вкусных плодов совсем не осталось. Как-то существо увидело, как двое подрались из-за еды: сперва тянули к себе, потом стали кидать камни. Камень попал и разбил руку, победитель съел плод. На следующий день он сам нашел желтый плод, теперь уже редкость в этих краях. А как только приступил к еде, из кустов вышел собрат и уставился на него голодными глазами. Существо зарычало, но, подумав, подпустило голодного. Так родилось сострадание, положившее начало дружбе. А когда они, сытые, лежали в теньке, пережидая полуденный зной, существо сделало первую попытку общения:
- Вахо, - издавать звуки
оказалось неизмеримо сложнее, чем
их воспринимать. - Меня зовут Вахо.
- А меня Нахо, - собрат тоже старался
вовсю.
Они оба не понимали, откуда брались эти слова, но отчетливо их разбирали. И это было главным. Так и началась их дружба: сначала трогательная детская, а потом все более и более зрелая.
- Смотри что я сделал, - Нахо продемонстрировал палку. Палка была заострена сверху и имела внизу ручку. - Это оружие, сегодня мы будем охотится.
Под бдительным присмотром друга Вахо тоже соорудил себе оружие. Он понял что верхняя часть предназначена для убийства, а нижняя для удобства. Охотится друг собирался на суксей - небольших, но чрезвычайно юрких тварей что поедали красные плоды. Теперь когда даже красных плодов становилось мало многие поглядывали на малюток с голодом. План был прост, как и все гениальное, они прятались в кустах и оставляли красный плод как приманку, когда суксь начинал есть друзья выпрыгивали из кустов и убивали его палками. Как поступить с убитым, они не знали.
- Вот, теперь он не съест этот плод, - неуверенно решил Нахо.
Вахо осматривал убитого, живое можно делать неживым, он все никак не мог решить, хорошо это или плохо.
- Это и так был наш плод.
- Тогда давай съедим сукся, -
предложил друг. - Он ведь уже
неживой. И, наверное, вкусный...
Суксь действительно оказался вкусным, а заетый остатком красного плода - и вовсе. Проходило время, и один за другим исчезали сородичи, это называлось взрослеть. Взрослеть - это значит покидать площадку, покидать навсегда. Время Вахо пришло, когда у него открылось пятое чувство. В тот день он впервые услышал и увидел мир, как он есть. Все было по-новому, каждый предмет имел два вида: тот, что можно увидеть глазами, и второй - настоящий. Деревья были яркими шарами, протянувшими линии-корни по всей земле, речка - темной лентой, а сородичи окрасились разными цветами, и каждый цвет что-то значил. Именно тогда он понял, что пришло время уходить. Полчаса ходьбы, и перед ним выросла непроходимая стена колючего кустарника, та которую он еще никогда не пересекал. Теперь видение показывало что стены нет, глаза утверждали обратное и, крепко зажмурившись, он сделал шаг.
От яркого солнечного света нельзя было укрыться. В степи нет ни деревьев, дававших блаженную тень, ни прохладной речки, где так хорошо было купаться, только невысокое разнотравье, где не укрыть даже головы.
- Давай зайдем, - Нахо уже в
который раз упрашивал свернуть в
попадавшиеся по дороге оазисы. -
Попьем, плодов поедим, сукся забьем...
- Нельзя, - Вахо оставался
непреклонен, - там ясли, малышей
напугаем. Мы ведь теперь уже
взрослые.
- Я пить хочу.
- Поищи взглядом, - идея пришла к
нему неожиданно.
И друг оживился, повел мордой, пробежал пару шагов и принялся с увлечением разрывать землю. Полчаса работы, и вода была добыта. Степь все не кончалась, и только через день вдали появилась полоска леса. Огромные деревья сулили желанную тень и еще более желанную еду. В этом лесу не росли желтые плоды, зато там в изобилии водились сукси, и Нахо, прихвативший с площадки все их оружие, быстро убил парочку на обед. В этом лесу они встретили непонятное. Это было серое сооружение, уходящее глубоко под землю.
- Зачем кому-то понадобилась
такая штука? Она же совсем мертвая.
- Сородичам такое ни к чему, -
размышлял Вахо. - Может ее построили
сукси?
Это была несусветная глупость - любой, кто умел видеть, знал, что сукси - это глупые животные.
- Пошли, - потянул его друг, - нехорошо здесь.
Они ушли, не обратив внимания ни на скелет сукся, неизвестно как попавший на дно стальной шахты, ни на оттиснутую на железе картинку противно розового сукся, ставшего на задние лапы над надписью: "Орион - военно-воздушная база НАТО. Вход только по пропускам".
06.01.00, Санкт-Петербург
Там пели о иных путях, где небо и бездна неразличимы, и ты летишь среди великой пустоты в свете далеких звезд, от высоких островов к другим мирам Звездной дороги. Там пели о тех, кто достиг этого пути и навсегда исчез из небес Кореола. Там пели о полете, о шелковом ветре и мягком дожде. О чуде неро и даре крыльев. Там пели о счастье и любви. И эти песни создавали жизнь. И жизнь, затаившаяся в скорлупе яиц, слушала эту музыку создания, формировалась, росла. И наконец разбивала скорлупу навстречу прекрасному миру песен...
Мир оказался большим, пугающим и непонятным. Детеныш огляделся, часто моргая, и не увидел тех кто пел ему. Сплошные белые яйца, как две капли воды похожие на его собственное. А высоко вверху… Малыш в ужасе зажмурился и сжался в комок, пряча голову в глубины безопасного яйца, которое уже привык считать своим домом. От этого неосторожного движения яйцо окончательно треснуло и с громким "краком" развалилось. Отчаянно пища, бедолага вывалился на землю и с перепугу больно ударился носом. Раскинув для равновесия мокрые крылышки, поднялся и стряхнул с себя остатки скорлупы. Облизнул болящий нос. И только потом с опаской вновь рискнул взглянуть вверх. Яркие точки звезд сверкали в фиолетовом сумраке неро, сплетались в узоры, что бахромой покрывали небо от края до края. Это было красиво и страшно. Детеныш опустил взгляд и еще раз осмотрелся. Он хотел отыскать тех кто позвал его в мир своими песнями. Но вокруг никого не было. Малыш обиженно запищал, ему захотелось есть. Мир был неприветливым и, как оказалось, холодным.
В поле его зрения впорхнула жужелица - маленькое яркое создание о четырех узорчатых крылышках. Крылышки отчаянно молотили по воздуху, издавая легкое жужжание. Четыре яркие бусинки глаз осматривали новорожденного. Какое-то время оба внимательно изучали друг друга. Потом малыш потянулся и ухватил насекомое зубами. Несчастное обреченно задергалось, но детеныш проворно, словно всегда только этим и занимался, сглотнул. По телу разлилось приятное тепло. Обрадованный, он поймал и съел еще трех насекомых. А потом лег и уснул. Так закончился первый день.
Он проснулся от яркого света. На небе нестерпимо ярко полыхал костер солнца, и его лучи окрасили неро в лазурные тона. Солнце ему сразу понравилось, оно было теплым и добрым. Вокруг в изобилии порхали жужелицы и малыш, растопырив крылышки гонялся за ними в тени яиц и даже не заметил, как вышел к реке. Вода с веселым журчанием бурлила на миниатюрных порогах, и солнечный свет дробился в ее искрящейся поверхности. А в прозрачной глубине скрывалось каменистое дно, где шныряли серебристые неугомонные мальки.
Детеныш недоверчиво попробовал воду носом. Чихнул. А потом плюхнулся целиком, распугивая стайки рыбешки. Вода приятно холодила разогретую чешую. Малыш с фырканьем нырнул к самому дну. Ткнулся носом в придонную гальку. Вынырнул, вытягивая за собой склизкую зеленую водоросль. А вылезая на берег, нос к носу столкнулся с сородичем. От неожиданности он выронил трофейную водоросль, и она со шлепком вернулась в родную стихию. Сородич ткнул его любопытным носом. И от этого дружеского тычка детеныш съехал по мокрому склону и свалился в воду.
А потом они уже плескались вместе, вместе охотились на жужелиц, резвились среди яиц. И с каждым днем сородичей становилось все больше. И вот настал тот день, когда не осталось ни одного целого яйца. А всюду на поле и речке резвились сородичи. Большие и маленькие, они гоняли уже редких жужелиц и ловили в речной глубине рыбешку. И среди них детеныш и его сестра жили сытней других, они всегда поровну делили добытую еду. И своими размерами отпугивали тех что кормились за чужой счет, отбирая еду. Они научились говорить и как-то греясь на солнышке у речного берега детеныш спросил:
- Куда течет эта река?
- Там дальше поворот, - сестра
приоткрыла глаз. - Потом еще один. А
дальше луга идут.
- А за лугами?
- Пустошь.
На пустошь сородичи не заходили. Яиц там не было, как и сочной травы. Один песок, и даже жужелицы там не летали. Пустошь была концом их мира, как и стены с трех других сторон.
- А за пустошью? - допытывался
детеныш.
- За пустошью? - сестра даже
приподняла голову. - А разве там что-то
есть?
- Ну конечно! - малыш захлопал уже
вполне сформировавшимися крыльями,
как он всегда делал для привлечения
чьего-нибудь внимания. - Я знаю, там
живут, те кто пел нам песни!
- Какой ты умный! А я даже об этом не
думала, - она поднялась, - пойдем
быстрее. Может они уже соскучились
нас ждать...
- А ты точно уверен? - здесь на
границе лугов и пустоши все это уже
не казалось такой уж хорошей идеей.
- Там ведь даже жужелиц нет. Что мы
будем есть?
- Пошли, - детеныш без колебания
ступил на горячий песок.
- Конечно, есть можно рыбу, - сестра
то и дело облизывала пересыхающий
нос. Ветер на пустоши был жарким и
колючим, и путникам приходилось
часто останавливаться попить.
Наступил вечер. Солнце, багровое от усталости, садилось за их спинами, удлиняя тени. Но они не останавливались. Шли ночью, утром и весь следующий день. На редких остановках, детеныш беспрестанно торопил уставшую подругу. Он практически не ел - ну, разве можно считать едой несколько мальков, съеденных еще вчера? А когда они шли, сестра замечала, как сверкают его глаза, устремленные вдаль. Она понимала, что любой другой давно бы уже повернул назад, а сама она даже не ступила на этот проклятый песок.
На третий день проснувшись детеныш был уже на ногах. Сестра еще спала. А он чувствовал что конец пути уже близок. И все стало особенным: журчание реки, колючий ветер бросающий в глаза щепотки песку и даже солнечный свет, по-утреннему чистый и ясный.
Детеныш влез в воду. Полежал, зажмурив от удовольствия глаза. Холодный поток приятно холодил распаленную ночным жаром чешую. Он позволил реке отнести свое расслабленное тело на несколько метров вниз по течению. А потом вернулся назад, помогая себе крыльями. К тому времени как проснулась сестра, он уже наловил немало мальков и себе и ей. Раньше за ним такого не водилось. Некоторое время она удивленно хлопала глазами, потом по-прежнему недоумевающе дошла до реки. Попила, погрузив свою тупую морду наполовину в поток. Детеныш с непонятной ему самому нежностью следил за ней.
Они шли вместе и конец пути был близок. Стены сближавшиеся все это время, здесь смыкались в ущелье, по которому вилась лента реки. Чуть дальше это ущелье непонятно обрывалось в голубизну дневного неба. И оттуда доносился непрерывный шум водопада.
Малыш уже догадывался что он
там увидит. Его воображение
рисовало огромную стену. И они на
самой ее вершине, в теснине гор. А
внизу раскинулась страна
бескрайних лугов и прохладных рек.
В которой живут их бесчисленные
сородичи…
Детеныш зажмурился в предвкушении
этого радостного удивления и
посмотрел на свою спутницу. Сестра
испуганно озиралась, она постоянно
нервно облизывала нос. Ему сразу
захотелось рассказать ей что
боятся нечего, но он сдерживался
предвкушая ее удивление. И
обуреваемый этими мыслями малыш
все быстрее стремился к желанному
обрыву.
Они стояли на границе мира. И от грохота водопада было ничего не слышно, а над самим обрывом висела холодная водяная взвесь. Сквозь радугу их изумленным взглядам открывался внешний мир. Взгляд детеныша затравленно метался во все стороны, но не находил ни бескрайних лугов, ни рек, ни сородичей. Только голубая бездна, бесконечное небо и лишь далеко внизу в немыслимой глубине клубились черные тучи. Вода искрясь на солнце срывалась в небо и терялась в его ясной голубизне. В широко распахнутых зрачках сестры отражалось это неро, и она застыла потрясенная зрелищем. Детеныш открыл было рот чтобы сказать, что…. Но тут земля под их ногами треснула и с грохотом, заглушившим даже водопад, поехала вниз. Оба отчаянно стремились за что-нибудь ухватится, но тщетно.
- Нееет! - грохот оползня без труда заглушил их слабые крики. Несколько мгновений падения и они миновали каменную изнанку своего прежнего мира. Мир где им повезло родится - остров в воздушном океане, теперь оставался далеко вверху. А они продолжали падать, окруженные ореолом из водяных капель.
Детеныш отчаянно кувыркался, он махал крыльями, но продолжал падать. А потом, вдруг, распахнул крылья на весь размах и взмыл вверх. Вырвался из водяного потока. Он летел! Это было невозможное чувство, то самое что восхваляют песни творения. Холодный ветер, солнечные лучи и бескрайнее небо! Тело само чувствовало, тонкие нити неро, позволяло им вести себя. Несло прочь. И от этой гаммы ярких, водопадом нахлынувших чувств, он запел. Это была песня о полете, даре крыльев и чудесах неро. И первым словом было: Тайрин - его имя.
А когда эйфория прошла, Тай увидел над головой фиолетовую дымку Звездной дороги, а впереди, из-за бескрайнего горизонта, вставало утреннее солнце. И только тогда он вспомнил о сестре. Как она? Полетела? Где сейчас? Что-то вроде легкого укола совести, мелькнуло и тут же исчезло, затменное чистой радостью полета. И опьяненный этой безграничной свободой бывший детеныш устремился в восход. Он затрубил клич, пришедший из древних веков. Тот клич, что повторяли его предки с самого утра мира. Клич свободы подзвездных летунов, клич творения неро. Клич тех, кого издавна зовут драконами.
Остров был большим, попросту громадным, целый дневной перелет в длину. У самой его кромки теснились высоченные стволы вековых деревьев, да так плотно, что их корни выпирали из стен основания. А кроны накрывали землю сплошным зеленым куполом, сквозь который тут и там пробивались солнечные лучи. Вершины деревьев слегка покачивались, наполняя воздух шепотом своих бесчисленных листьев. С изнанки - конусообразной горы невероятных размеров сочились вниз струи воды. Тай знал, что здесь она гораздо холоднее, чем в лесных озерах. А еще он знал, что в половине перелета внизу эта вода практически вся испаряется. Но здесь в тени острова она еще по-настоящему ледяная, и полет сквозь ее струи гораздо приятней обычных купаний.
Нет ничего лучше, чем парить под водопадом. Водяные потоки стекают по чешуе раскинутых крыльев. Блаженная прохлада льется сверху и стоит только слегка изогнуть голову, чтобы выпить ее пополам с воздухом. А потом крылья ловят восходящий поток, и ветер сушит мокрое тело, миг полета и новый водопад.
Тай любил прохладу изнанки, здесь он проводил большую часть своего времени. А вот старый Аран - его учитель, этого места не любил. Он вообще редко покидал пределы острова и никогда, насколько Тайрин знал, не летал у изнанки. Молодой дракон фыркнул и, вырвавшись из-под очередного водопада, поймал ветер несущий к кромке. Пора было возвращаться, пока старый наставник не заметил исчезновения нерадивого ученика.
На острове Арана Тай провел уже немало циклов. Когда он только прилетел сюда, восторженный вчерашний птенец, и сходу плюхнулся купаться в большом озере и гонять зверей, старик был страшно разгневан он был готов разорвать нахала на части, но к счастью быстро остыл и объяснил повинившемуся дракону, что никто не имеет права беспокоить отшельника на его острове без разрешения. Так Тай узнал о отшельниках и их попытках постижения неро. Тайны мироздания захватили его молодой ум и он стал упрашивать, ваху взять его в ученики. И Аран уступил, он уже чувствовал близость смерти и стремился передать свою мудрость. Так Тайрин стал учеником отшельника, теперь большую часть дня он проводил на берегах большого озера слушая рассказы мудрого дракона.
- Скажи, ваху, как появился наш мир? - спросил он как-то учителя.
Большой дракон довольно
прикрыл глаза, как он всегда делал
перед рассказом:
- Сначала было геро - внешний мир. И
было геро бескрайним и бесконечным,
- начал учитель глядя в,
подернувшиеся рябью, воды озера. - И
был Арк. Он летал в геро пораженный
его красотой. Но пустынно было геро,
и даже вечная красота блекнет когда
ее некому оценить. Тогда сказал Арк:
"Нет ничего прекрасней геро,
потому что нет больше ничего. И нет
никого подобного мне, потому что я
один". И опечалился он, и ушел из
геро в пустоту. И создал он в
пустоте нечто - что было другим геро.
Арк назвал его неро - что значит
вселенная и мироздание. Но было
неро пусто и немногим отличалось от
пустоты. Тогда создал Арк Звездную
дорогу и ожило неро. Но конечна была
Звездная дорога и ничтожна перед
великолепием геро. Тогда замкнул ее
Арк в кольцо, ибо красота должна
быть бесконечна. И сделал так чтобы
росло это кольцо. "Пусть растет
оно пока неро и геро не сравняются и
тогда я смогу оценить истинную
красоту". И сказав это Арк создал
мир и назвал его Кореол. И воздвиг в
нем острова. И живность всякую
создал, а последними были драконы.
"Пусть будут они подобны мне, как
Кореол подобен неро, а неро - геро, -
сказал он. - Пусть они научатся
ценить истинную красоту, потому что
без этого невозможен разум". И
сказав так ушел Арк, но так
понравилось ему создание мира, что
создал он и заселил все миры
Звездной дороги. А когда закончил
труд свой то возрадовался, потому
что стало неро подобным геро, и
много в нем было тех кто умел ценить
его красоту. Тогда вернулся Арк во
внешний мир, ждать, пока его птенцы
придут к нему и оценят великолепие
единого геро...
Дракон замолчал, вслушиваясь в
звуки близкого леса. Молчал и Тай.
Наконец отшельник моргнул, словно
пробуждаясь ото сна, и повел
головой отслеживая полет случайной
жужелицы, наконец он снова
повернулся к ученику:
- Я рассказал тебе эту песню, так как
слышал ее от своего ваху, а тот от
своего и так до самого утра мира.
Тайрин по-прежнему молчал, перед его глазами не исчезало видение Звездной дороги, где на каждом мире жили драконы. Вечернее солнце уже садилось за вершинами деревьев, улетел на охоту грузный Аран, кричали в лесу устраивавшиеся на ночь птицы, а молодой дракон все еще сидел грезя о иных мирах.
На следующий день он нашел
учителя купающимся в большом озере.
Старый ваху серым холмом
возвышался над водной гладью. Ветер
медленно сносил его к песчаному
пляжу, а когда до берега оставалось
несколько длин, дракон делал легкое
движение крыльями и возвращался на
прежнее место в центре озера.
Тайрин приблизился и увидел что
учитель поглощен наблюдением за
жужелицей, что устроилась прямо у
него на носу. Насекомое видимо не до
конца понимало куда его занесло и
спокойно сидело, потирая друг об
друга, свои бесчисленные лапки.
Заметив приближение Тая жужелица
легко вспорхнула, блеснув
напоследок серебром крылышек. Аран
пошевелился.
- Ваху, что ты делал? Она же
улетела!
- Я совсем не собирался ее есть, -
большой дракон, с урчанием,
выбрался на пляж. - Мы разговаривали,
- он взмахнул крыльями стряхивая
воду, и изумрудные капли на миг
наполнили все вокруг. - Со всяким
можно общаться, главное чтобы он
был этого достоин. А жужелица
достойна общения не меньше, чем
иной дракон.
- О чем можно говорить с насекомыми?
Они ведь даже не могут ответить.
- А о чем можно говорить с тобой? -
Аран улегся на горячий песок
скрестив передние лапы, смотря на
ученика насмешливо и мудро. -
Ответить может каждый: земля,
дерево, жужелица. Нужно только
суметь услышать и понять…
- Научи меня, ваху.
- Арк создал Кореол по образу неро,
здесь все взаимосвязано: ты, я,
жужелица. Нужно почувствовать эту
связь, ощутить гармонию мира и
тогда ты услышишь речь...
Тайрин напрягся, вслушиваясь в мир.
- Так у тебя ничего не получится, -
заметил учитель. - Гармонию неро
нельзя услышать ушами, ее можно
только осознать когда придет твое
время.
- А когда это будет?
- Этого я не могу тебе сказать, - Аран
выдержал паузу. - Скажу, что ждать
осталось недолго. И, когда это
случится, твой разум должен быть
открыт.
Тайрин улетел, в растрепанных чувствах, и уже внизу, под водопадом, вспомнил что хотел спросить наставника про утро мира. Несколько следующих циклов ваху учил его летать с закрытыми глазами. Сперва, услышав такую странную просьбу, молодой дракон возмутился:
- Но зачем, ваху? С открытыми
глазами мне гораздо удобней.
- Ты все-таки еще совсем птенец, -
рассердился старик. - Ты должен
научиться чувствовать неро, не
видеть, а именно чувствовать. Глаза
часто обманывают - неро никогда.
Давай, лети, сделаешь пару кругов и
сядешь обратно.
- Ну, хорошо, - согласился Тай. - В
открытом небе я, положим, могу
лететь как тебе хочется. Но не над
островом, я же обязательно во что-нибудь
врежусь и точно не смогу
приземлиться.
- Не болтай, а лети, - Аран был
непреклонен, он нетерпеливо щелкал
хвостом и это означало что учитель
начинает раздражаться.
- Хорошо. Но я предупреждал, - Тайрин
подпрыгнул и взлетел, дурацкий
запрет открывать глаза его
попросту бесил.
- Молодец, - слышалось сверху. -
Теперь поворачивай направо. Не
обращай внимание на отсутствие
зрения, забудь что оно у тебя есть.
Прочувствуй окружающий мир,
нащупай нити неро. А теперь налево, -
молодой дракон довольно неуклюже
выполнил поворот, - Вот видишь, -
продолжал невидимый Аран уже снизу,
- отсутствие одного чувства
компенсируется усилением
оставшихся и в результате
появлением нового чувства. Вверх.
Когда ты летишь, то не думаешь
почему это происходит и как, просто
видишь и делаешь. А сейчас невольно
станешь задумываться...
Тай действительно всерьез
задумывался: где остров под или над
ними. Они кружили уже достаточно
долго, и болтовня учителя
окончательно его запутывала.
Бессмысленные команды вроде: вверх,
вниз, снова вверх, наводили на мысли
даже о подземном гроте.
- Неплохо, - наконец решил Аран, -
теперь можешь садиться, на сегодня
достаточно.
Дракон с облегчением повернул
вниз и тут же, безо всякого
предупреждения врезался в воду.
Столкновение с озером было столь
неожиданным, что Тай наглотался
воды и открыл глаза. Он плюхнулся
прямо в центре Большого озера, Аран
кружил вверху и обиженному дракону
казалось что старый ваху смеется.
Макушки деревьев пригибались под
взмахами сильных крыл. Вспугнутые
птицы, с криками, разлетались в
разные стороны. Тайрин не видел их,
но чувствовал колебания нитей. Это
было то самое что учитель называл
другим чувством, то что во
вселенной гармонии заменяло зрение.
- Помни, - наставлял ваху. - Мы одно с этим миром. И если с нами случается что-то плохое, значит мы сами этого хотим. Ощути гармонию, познай взаимосвязь, и вот ты видишь, не видя. И летишь...
И Тайрин летал. С каждым разом он все яснее видел мир, все уверенней вел себя в воздухе, все виртуозней охотился на больших птиц. И молодой дракон чувствовал что еще чуть-чуть и он услышит мир. Услышит и ответит ему сам. Но случилось по-другому. В последние дни старик сильно сдал: он редко летал, помногу спал, часто забирался в озеро и плавал там недвижным холмом.
С самого утра тревожное чувство
не оставляло Тайрина. Даже водопады
изнанки не могли вернуть утерянное
душевное равновесие. А ближе к
полудню молодой дракон увидел как
на его глазах неро изменилось.
Неуловимо но изменилось. Раньше
такого никогда не было, словно что-то
большое стало чем-то еще более
большим. Учитель наверное мог это
объяснить, но...
Ваху у озера никак не реагировал на
своего ученика, должно быть? он еще
спал. Но увиденное казалось дракону
таким важным, что он решился
разбудить старика.
- Учитель? - он осторожно ткнул
Арана носом. Нос скользнул по чему-то
холодному, невозможно холодному
под жаром полуденного солнца.
Большая голова ваху бессильно
упала на грудь, остекленевшие глаза
видели вечность. - Учитель? Учитель!
Серебристая молния мчалась вслед
солнцу.
- Остановись! Мне не нужны твои
звезды! Остановись! Верни мне
учителя! Верни! - холодный ветер
уносил крики, душил, рвался под
крыльями. Багровый шар солнца
равнодушно спускался за горизонт. А
одинокий дракон по прежнему летел и
летел вперед, не смея поднять
взгляд вверх, туда где зажигались
во тьме костры Звездной дороги.
Острова архипелага, после
бесконечных небес Великой Бездны,
кажутся чудовищно большими,
несколько перелетов в длину. Но они
лишь преддверие континента, что
тянется на многие сотни перелетов
на восход. Здесь тоже живут драконы.
Что-то среднее между шумными
континенталами и замкнувшимися в
себя отшельниками Великой Бездны. И
жизнь здесь тоже особая: шумная и
веселая днем и, в то же время,
неторопливо задумчивая по вечерам.
Большая часть местных неудавшиеся
отшельники, что бежали от вечной
сутолоки и круговерти континента,
но не выдержали пустоты и
одиночества Бездны. Как правило они
не возвращаются, а остаются здесь
среди братьев по духу.
Тайна провела здесь практически
всю жизнь. Ее пленили красоты
ожерелий островов архипелага.
Нравилось купаться в теплых озерах
и летать ощущая чешуей шелковые
капельки дождя. Она любила
провожать закатное солнце и
созерцать бессчетные созвездья
Звездной дороги. Всему в ее жизни
было место: и сильным молодым
самцам, и одиноким полетам в
небесах Бездны. Но больше всего ей
нравилось встречать новичков. Хотя
бы раз в сотню циклов они залетали
сюда, ошарашенные, раздавленные
одиночеством и молчанием пустых
небес. Тайна встречала их,
подбадривала, возвращала интерес к
жизни, иногда совокуплялась с ними,
а потом бросала, такие друзья были
ей неинтересны. Только однажды она
встретила настоящего Дракона,
личность. У него хватило воли после
первой неудачи попробовать снова.
Больше он не вернулся. Тайна
грустила о нем, с ним было интересно.
Именно Мейрин рассказал ей о неро,
разъяснил мир, раздвинул привычные
границы. Впрочем тайны мироздания
не долго ее занимали: он улетел, а
она осталась. Так случилось только
однажды.
Тем вечером был дождь, серые тучи затянули небеса сплошной пеленой. Сперва только сверкали молнии и грохотал гром, а потом словно прорвало. Не было и слов о том чтобы куда-то лететь, даже самые сильные самцы не рисковали подниматься в такой ливень. Тайна пережидала потоп в пещере одного из крайних островков архипелага. Крупные капли бились о камни у входа частой барабанной дробью. Сквозь сплошную кисею дождя не было видно даже соседних островов. Такие ливни всегда приводили ее в уныние. Другие веселились, старались поймать каждую каплю, фыркали облизывая мокрую морду. Такие развлечения были не для нее. Хвалу дождю она возносила в небе, только там среди теплых капель, нежно льнущих к чешуе, она чувствовала себя по-настоящему счастливой. Мейрин называл это единением с неро. Слова значили мало, ведь им не под силу передать то счастье. А вот в такие моменты, как сегодня, она чувствовала себя незваной украдкой заглянувшей на чужой праздник.
Тайна улеглась на ребристый
каменный пол, словно птица,
прикрылась крылом, смежила веки.
Днем спят только старики, но она и
не собиралась спать. У входа глухо
хлопнули чужие крылья и другой
втиснулся в ее временное убежище.
Ноздри уловили острый резкий запах
- самец, молодой, сильный раз
рискнул летать в такой ливень.
Меньше всего ей хотелось сейчас
чтобы кто-то беспокоил ее здесь.
Потому она приподняла голову в
сторону неясной тени вошедшего:
- Уйди.
Самец кажется не ожидал здесь кого-либо
встретить. Какое-то время его глаза
искали ее во тьме пещеры. Нашел.
- Дождь... - в голосе неуверенность.
Он помолчал, видимо ожидая ответа. -
Хорошо я пойду... - повернулся.
Его интонации насторожили Тайну,
местные, как правило, жутко
самоуверенны, похоже, к ней залетел
очередной новичок. Странно, что он
здесь, а не под дождем...
- Постой, - остановила она
дракона. - Можешь остаться.
Самец благодарно посмотрел на нее и
завозился устраиваясь у самого
входа. Дождевые капли бились перед
самым его носом, забрызгивая морду.
Странный, обычно новички спешат
выговориться, радуются любому
общению, а вот этот молчит. Тайна
была заинтригована:
- Тебе не нравится дождь? -
попробовала она завязать разговор.
Дракон едва заметно пошевелился:
- Кому он может не нравиться? - мимо.
- Тогда зачем ты здесь?
- Там где я жил никогда не было
дождей, - со стороны входа несло
после дождевой свежестью. - Я не
уверен... Кажется это не совсем мое.
"Там где я жил". Обычно она быстрей соображала. На континенте дожди шли еще чаще чем здесь, да и на других архипелагах тоже. Нет он не похож на новичка, и эта странная манера говорить. Он не неудавшийся отшельник, он сам отшельник!
- Мейрин? - спросила она, втайне
надеясь на положительный ответ.
- Тайрин, так меня зовут, - опять
разочарование.
- А меня Тайна. Ты здесь чтобы
остаться?
- Мне незачем оставаться. Мой ваху
умер и я не знаю что нужно делать.
Если будет нужно, я останусь здесь.
Дождь окончился, взбаламутив
напоследок лужу вереницей кругов, и
уступил место показавшемуся
крайчику солнца. А издалека донесся
трубный клич, это счастливые
драконы приветствовали
возвращение светила.
Они выбрались наружу, оставляя
глубокие следы в мокрой земле. В
воздухе вились жужжащие насекомые,
а в подлеске голосили птицы.
- Оставайся, - попросила Тайна, - тебе
здесь понравится. Я обещаю.
17.08.00, Санкт-Петербург