Свинцовые тучи гигантскими горами плыли по небу, низвергая на город потоки воды. Дома набухли, вода каскадами срывалась с каждой крыши. На пустой улице одиноко мок чей-то автомобиль. Дождь шел третьи сутки. Город полностью покорился водяной гегемонии, лишь одно окно уютно светилось, излучая тепло и домашний уют. Светлый прямоугольник бросал вызов всему выморочному мегаполису, отдавшемуся на растерзание стихии. А по другую сторону окна человек слушал дождь. Водяные струи хлестали по крышам и тротуарам создавая звуки, звуки дождя. Человек думал о вечном, то есть ни о чем....
Тогда был другой день, тогда он тоже слушал дождь. Слушал его в первый раз в своей жизни.... Сплошная водяная пелена скрывала отдельные дома. Тогда было также и вот теперь он слышал себя, себя тогдашнего, впервые услышавшего дождь и приобщившегося к вечности. В буддизме есть просветление, познав которое, можно спокойно умереть. Так было и с ним в одночасье познавшим тайны вечности, он знает их и сейчас. Услышавший дождь единожды слышит его уже всегда. Где-то шумно хлопнула дверь, человек вздрогнул. "Это ветер, кто же еше, - успокоил он себя.- Здесь никого нет. Ни здесь, ни негде по всей планете". Только дождь и он. Слушающий вечность должен слышать только ее и ничто другое. Пожизненное сатори для единственного избранного, его маленький ад. А дождь все идет, что ему, он шел тысячи лет назад и будет идти еше через тысячи лет. Ведь он вещает в вечность.
28.07.99, Санкт-Петербург
Пустыня. Пустыня разума. Яркое солнце слепит глаза. Песок спрессованный, будто камень. Кустарник редкий и чахлый. Голубое небо без единой тучки. Пустынный горизонт. Взгляду не на что наткнуться. Лишь огромная белая бесконечная стена уходящая в небо и землю. Это край мира. Предания говорят, что за этой стеной другой мир не похожий на этот. Там нет пустынь, а есть моря. Море, оно тоже живое, как и песок. Только песчинки это капли, каждая сама по себе и все вместе. Там в море живут другие, они тоже умеют думать о вечном.
Клаф вглядывался в стену, познавая ее глубину и тяжесть. Он стремился пронзить ее взглядом и увидеть этот другой и наверняка прекрасный мир. Но впереди была только стена, сплошная и монолитная, так непохожая ни на что в этом мире. Уже многие годы он странствовал вдоль нее стремясь познать и найти проход, но пока все бессмысленно. Клаф облизнулся, проведя длинным раздвоенным языком по пересохшему носу, смахнув случайно попавшую в глаз песчинку. А затем тяжеловесно поднялся в воздух, взвив столбы пыли. И, маша крыльями, полетел дальше.
Море. Бурлящее море. Тяжелое свинцовое небо, давит на психику. Волны бьются о стену. Белую стену, что тянется вверх и вниз не имея конца и края. Море швыряет на нее обломки, обломки погибших кораблей. Грохот канонады не замолкает ни на секунду. Идет война.
Маленький одноместный катер мчится вдоль стены, ежесекундно рискуя быть разбитым или раздавленным остовами крейсеров и громоздких линкоров, нашедших здесь свой конец. Внутри, в кабине, человек смотрит на стену. Человек бежит от войны. "И здесь все так же и везде. Эта война и есть наш мир. Интересно так ли там? Или нет? Вот бы пройти сквозь стену и увидеть ослепительное солнце другого мира. Да, оно обязательно сияет в голубом небе. Где нет войны, нет моря и нет людей".
03.11.99, Санкт-Петербург
По дороге в ад шел человек. Последний человек. По его следам шла тьма. Мрак все больше поглощал его, засасывал, вбирал в себя. Человек был разочарован. Он представлял себе залитую кровью тропу с виселицами по сторонам, с кровожадными чудовищами и беснующимися чертями. А тут просто дорога и сгущающиеся сумерки. Все еще впереди и от этого становилось действительно жутко. "Чистилище проклятое! Знали, поганцы, как строить, чтоб человека сломить. Но я вам не по зубам, я последний! Не пройдет!" И он продолжал идти и идти вперед. Каждый шаг давался с тру дом все его человеческое естество сопротивлялось. Но он шел, гордо подняв голову, а за спиной неумолимо надвигалась вечная тьма. "Скучно, - думал человек. - Скучно и обидно" Он вспоминал последний момент своей жизни. Двое людей, последние на всей этой проклятой планете. Двое и бомба. Они сами решили не медлить, к чему мучиться зря? Все равно все бессмысленно. Человечество сгорело само в себе. Этого стоило ожидать. Так оно и к лучшему. Он вспомнил ее лицо в тот момент. Миг и взрыв. Если в разрушении есть хоть какая-то красота, то их конец был красивым. Они надеялись соединиться в смерти. Но в этой вселенной разрушенных надежд все всегда решается за них. И теперь она тоже идет по дороге и вокруг все ярче и ярче мерцает свет и у нее все тоже только впереди.
В небе стали гаснуть звезды. "Надо же, здесь тоже есть небо" Он это только что осознал. Так всегда, понимаешь как только теряешь. И все-таки обидно. Человек попытался представить ее, такую грациозную и чистую, уходящую в вечный свет. Он не сомневался в одном будь это та, другая дорога, он бы думал так же. И она тоже так думает. Вместе навсегда. Им не удастся разлучить их. Вместе в любви. Вместе в смерти. Она будет вечно жить в его сердце. Глупо. Да, наверное глупо. Очередной шаг дался с невероятным трудом. Ад близко, а он по-прежнему не сломлен. Мрак давил человека, душил в своих тисках, но все напрасно. Тот по-прежнему шел и шел вперед. И тьма ничего не могла сделать с тем кто стремился в преисподнею со светом в сердце.
Вот и ворота, они выросли неожиданно, словно материализовались из темноты. И она тоже застыла перед возникшими из света вратами. Створки отворились, хлынул ужас. Ее уста произнесли "Здравствуй, Господи". И он, вскинув голову, повторил "Здравствуй, Господи".
07.11.99, Санкт-Петербург
- Зауу!... Зауу!- телефонные гудки ввинчиваются в уши. Пульсируют в голове. Бросить. Оторвать. Забыть. Бред. Такого не бывает, ведь смерти нет. Нет. Нет. Человек не может умереть. Кто-то другой да! Но не он, нет. Я сплю, и мне снится страшный сон. Надо проснуться и забыть, навсегда. Бред. Умер... Два часа назад... Заткнись! Заткнись! Ты сон, тебя нет! Мы ничего не могли сделать... Нет это не сон. Он умер, а я остался. Почему? Детское не честно. Они жили долго и счастливо и умерли в один день... Окно, десятый этаж. Сейчас. Ветер. Был ветер.
Заплеванный тротуар. Холодно. Зябнут лапы. Пес. Теперь пес. Правильно, ведь смерти нет. Злобный сигнал и машина проносится перед носом. Найти друга, брата. А потом дальше, дальше. Вместе.
Вперед. Вперед. Лапы удобней ног. Ветер свистит в ушах. Дворы, садик, немытые машины. В подъезде мочится панк. Застегивается. Лыбится. Два передних зуба выбиты. В ухе серьга с крестом. Глазки бегающие, наглые:
- Бобик, поди сюда.
Лай. Шарахается.
- Да ты че...- конец фразы исчезает за дверью. Двор. Во дворе кошка. Пахнет тухлой рыбой и страхом. Боится. Кого? Меня. Вперед, она потом.
Красные буквы на вывеске: БИ...И...БИСТРО. ШАВЕРМА. ХОТ ДОГ. Дог, это я дог.
Нога в мясорубке. Светловолосое чудовище крутит ручку. Жует. Боли нет, мясорубка все больше затягивает. Бомж в окошке. Снулое, небритое лицо.
- Ну хоть требухи оставьте... Я уже неделю не ел...
Хозяин-кавказец скалится с этой стороны прилавка:
- Кушать все хотят, дорогой...
Бежать. Прочь. Злое место.
Вперед. Вперед. Ноги, лес ног.
Невский. Таким как я здесь не место.
Подворотня. Садик. Чужие псы.
Домашние - самые злые твари хуже
мальчишек. Лоснящиеся,
гладкошерстные, отожравшиеся морды.
Заметили.
Хозяева в стороне, жуют дорогие
сигареты:
- Злой, фас! - сейчас будет веселье. Улыбки на упитанных харях, как оскаленные пасти. Бежать. Бежать. Лай позади.
Невский. Переход. Трое бренчат на гитарах. Голоса противные, ломающиеся. У стен сидят, слушают. Меня окликают:
- Эй, Бродяга, иди сюда, - подхожу.
Голос хороший, нет зла.
- Есть хочешь? - кусок булки в руке.
- Немного, но на, - ем. Рука пропахла
сигаретным дымом. Ем с мозолей.
- Останешься? - мотаю головой, - ну
как знаешь. Бывай.
Улица, там карета. Желтая с черным. Впереди лошадь. Учуяла, смотрит сочувственно, она тоже здесь чужая. Брата видела? Нет. Дальше. Дальше. Дворы, мостки, парки, машины, ноги, еда. Ночь. Фонари слепят глаза. Ночь время братьев. Окно когда-то знакомого дома. Он придет, я знаю. Знаю. Брат. Вой, страшный заунывный. Кто? Я. Свет гаснет. Зажигается. Снова гаснет. И опять зажигается.
- Да заткнись ты! - крик
непонимания. Отец, его отец. -
Замолчи!
- Не надо! - это мать, его мать.
Дверь подъезда распахивается. Свет бьет в глаза. Человек с ружьем.
- Заткнись! Говорю тебе! - срывы.
Скажи где брат! Да пойми ты, я его
друг! Пойми!
- Заткнись! - хрип двух стволов.
Холод... Прости... Не нашел... Искал...
Ведь смерти нет... Встретимся... Я
найду... Найду... Холод...
03.05.2000, Санкт-Петербург
Псы. За воротами, надсаживаются от лая. Не собаки - телята. Как же надо ненавидеть людей, чтобы заводить таких чудовищ. Страшно, не за себя, за их хозяев. Дорога - бесконечное асфальтовое полотно, по сторонам виллы. В них псы, те что лают и те что умеют говорить - они страшнее. Люди не ходят здесь, они едут на машинах. Просто идти опасно. Идущий - враг, в лучшем случае вор. Таких травят.
Я иду по дороге. Вокруг лай, оскаленные пасти, решетки под током, злые глаза видеокамер, стены. Пригород - элитная зона. Пустующий особняк. На воротах выведено: ПРОДАЕТСЯ. Войди в меня и стань как все. Цена - глупые нули. И большими буквами: "СОБАКА В ПОДАРОК". Вот как все просто, все предусмотрено за тебя. Возможно именно сейчас чьи-то пальцы набирают номер, а толстые губы бормочут:
- Сколько?.. Хорошо, покупаю.
Дома потихоньку редеют и из-за поворота величественно показывается надпись: "Васкелово" и перечеркнуто. Дальше только дорога и лес. Кусок настоящей жизни длиной в пять километров. Навстречу идет девушка. Стройная, светловолосая, за плечами рюкзак - сестра.
- Добрая дорога, сестренка.
- Добрая дорога, братишка, -
останавливается. - Оттуда? - кивок в
сторону селения.
- Да. А ты в Питер?
Девушка улыбается.
- К родителям на день рождения, -
оглядывает. - Пойдешь со мной?
- Нет.
- Как знаешь, - легкий поцелуй. Ее
губы пахнут костром и лесом. - Найди.
- Найди.
Расходимся. Братство позволяет куда более вольные отношения, но сейчас нас ждет дорога. Ноги сами несут вперед, туда где открылся мой путь.
Ночь над вечной полосой. Бело-синяя машина с мигалкой, в сумраке ночного шоссе. Двое в серой форме.
- Куда идете?
- Вперед, - на глупый вопрос глупый
ответ.
- Ты чего очень умный? А ну давай
садись.
- Постой, - останавливает напарника
второй. - Ты из Братства Идущих?
Киваю.
- В поиске? - а он неплохо
осведомлен.
- В пути.
- Ладно. Поехали, пусть идет.
Костер на обочине. Мимо проносятся редкие машины, заспанные водители даже не снижают скорости. Я засыпаю, а когда вновь открываю глаза, нас уже двое. Темная тень по ту сторону огня - Разочаровавшийся.
- Куда идешь, безумец?
Хочется соврать, но бессмысленно, он и так все знает.
- Мой путь открылся.
- О! Великий поиск выхода, - в голосе
явная издевка. - А зачем он тебе
сдался этот путь? Чем так плох наш
мир?
- Это твой мир, не мой, - я повторяю
давно заученную фразу, но она
звучит неубедительно даже для меня.
- Да? А твои друзья, родители,
близкие. Ты готов их всех бросить? -
Разочаровавшийся знает куда бить. -
По-моему, это самый обыкновенный
эгоизм.
Спорить с ним бесполезно. Пусть скажет все сам и уходит. Но я все-таки добавляю:
- Ты видел места где я сегодня
шел, тех псов и людей что прячутся
за ними?
- Такие не все, - приходит глухой
ответ. - Да они оградились коконом
ненависти. Но этот мир жесток и к
ним тоже, зато он реален. То что ты
хочешь сделать - это трусость,
бегство. Бежать легко, а остаться
трудно.
- Не бегство, а выход. Не трусость, а
самоцель.
- Браво! - собеседник аплодирует,
потом голос вновь становится
жестким. - Только слова ничего не
меняют.
- Нет, ты не понимаешь. Этот мир
жесток, да. Но не в этом дело, - я
говорю торопливо путаясь в словах,
стремясь выговорится. - Там
возможно будет еще хуже, но главное
там будет по-другому. Ведь там мой
дом.
- Твой дом здесь, - Разочаровавшийся
встает. - Кстати, та девушка, которую
ты встретил. Ее затравили
доберманами, она сорвала яблоко...
И вот я снова один у костра. Только вдалеке слышится лай. Это рвут свои цепи псы в близлежайшем поселке. Однажды они спустят своих собак...
31.05.2000, Санкт-Петербург
"И я вышел
из дома, постигнув науку
смотреть"
С. Калугин.
- Закурить не найдется? - штаны невнятного размера, деревянные бусы на шее.
Из наушников рвутся варварские звуки. Глаза пустые и водянистые. Это не человек - гуманоид. Качаю головой. Существо безразлично отходит и останавливает другого прохожего. Пустые, без тени мысли глаза. Я просыпаюсь. Просыпаюсь. Мир вертится в точке чужого зрачка. Кружится дикой пляской. Мир, война машина. Обезьяна, человек, снова обезьяна. Разорванный круг. Поворот, а дальше провал. Пропасть без начала и конца. Туда падают иллюзии мыслей. Я просыпаюсь...
Вокзал. В руке пустая бутылка
из-под пива. Кто-то усердно соскреб
этикетки, до белых полос, видимо я.
Снулый бомж, раскуривает хабарик:
- Отдайте бутылочку.
- Где я?
Смотрит сочуственно:
- Санкт-Петербург. Московский
вокзал. Отдай, а?
На север. На север. На север.
Стучат колеса. Мелькают за окном
торопливые станции.
- Чурок я резал! Понимаешь, а? -
дембель почти кричит. Его лицо
раскраснелось от паленой водки и
жары. - Своими руками, понимаешь?
Давай за их здоровье выпьем? Давай! -
он сует мне в руку до краев полный
стакан.
- Ну?! Чего, сучонок, не пьешь? Чурки
говоришь? Наших резали?! Зато они
людьми были! Настоящими, а не… Да я
любого из них на сотню таких как ты
не променял бы! Понимаешь?!
- Понимаю, - а я его действительно
понимаю. И он оглушенный моим
ответом залпом допивает свой
стакан. Кривится. Недобро молчит. И
продолжает уже тише:
- Когда уезжал, мне комбат автомат
оставил. Сказал, сам знаешь, что
делать. А я только одного хочу, дома
отцу, братьям в глаза заглянуть.
Понимаешь? А если и там тоже самое.
Только пулю себе и остается
пустить. Нельзя, понимаешь так,
нельзя...
Моя станция называется
Сегозеро. Полоса земли прижатая
болотами к полотну железной дороги.
Ехать бы дальше да денег нет. Значит
пойду пешком. Пятикопеешная монета
чеканки 1998 года рожденная в Москве
будет решать за меня. Какая ирония,
даже на едине с собой все решают
только деньги.
Две паралельные линии пересекаются
в бесконечно удаленной точке и эта
точка город Санкт-Петербург. Шаг,
второй, третий… Над головой нимб из
сномища комаров. Оказывается к ним
тоже можно привыкнуть. Солнце
восходит и заходит за лесом. Третий
день пути. Какой-то поселок,
встречает меня молчанием стен.
Стучусь в дверь первого
попавшегося дома. Внутри девушка
молоденькая - лет восемнадцати.
Смотрит удивленно и слегка
недоверчиво:
- У вас заночевать можно? - заученая
фраза слетает с губ без запинки.
- Да конечно, проходите, - и никаких
вопросов или подозрений.
Маленькая веранда, на окнах
тюль в цветочек, на столе
недоеденный ужин. Плов с мясом и
стакан молока. Девушка ставит
вторую тарелку, режет хлеб. -
Пожалуйста, угощайтесь. Скромно, но
чем богаты…
Благодарю и сажусь есть. Она
садится рядом, больше смотрит чем
ест. Света. Светлана. У нее густые
черные, пахнущие лесом и костром
волосы. Бронзовая загорелая кожа и
стройное гибкое тело.
В спальне темно, а за окном уже
вовсю надрываются петухи.
- А когда Виталик был, полегче
жилось. Сейчас он в Чечне воюет,
письма мне пишет. Родители у нас
давно уже умерли. Мать я вообще не
помню, а отца в дробилку пять лет
назад затянуло. Бабка к нам раз в
неделю заходит, помогает чем может.
Я слушаю молча, обнимая ее
худенькие плечики.
- Ты сегодня уходишь, правда? - и, не
дожидаясь, ответа торопливо
продолжает. - Знаю что уходишь.
Обещай, мне что вернешся когда
найдешь что искал. Ну же! Обещаешь?
- Обещаю, - врать легко, а узнать ложь
еще легче. Она затихает на моей
груди. Благодарная за эту
бесполезную надежду.
День пути и еще один день. Зачем я возвращаюсь? Как же сильны в человеке корни, привязанности. Если он так стремится к своему дому. Дому от которого он бежит при каждой возможности. И все же именно дорога что-то значит. Мир меняется под моими шагами, или я меняюсь сам.
А вот и город. Бетонка шоссе виляя уводит под гирлянды его проводов, мимо исписанных стен, вдоль по загаженному тротуару. Там, внутри бесконечный хоровод людей. Людей или существ? Сейчас. Сейчас я это узнаю, осталось совсем немного. Не могут люди жить только в лесах, не могут.
- Эй чувак! Закурить не найдется? - я оборачиваюсь и встречаю пустой безразличный ко всему взгляд...
17.09.2000. СПб